История про трамвай и соловьев

- А это трамвай! Трамвай это, Олежа! Трамвай, да?
Мой почти четырехлетний внук Леха тянет мне азбуку, где под огромной буквой "Т" нарисован трамвай, и не понимает, почему я смеюсь, не могу удержаться от смеха…
А смеюсь я потому, что при слове "трамвай" первое, что мне приходит в голову, это "трамвайная история", которая приключилась со мной в Екатеринб… нет, тогда ещё Свердловске, зимой 1981 года, когда я там учился в "гэпухе" на киномеханика.
И вот прикиньте, пятница, заканчивается последняя "пара", а это значит, что впереди выходные, и через два с половиной часа я уже буду сидеть в автобусе и, вздымая на трассе снежную пыль, мчаться домой в Алапаевск, где меня ждет…
- Ребята, после звонка не расходитесь, у вас будет ещё пара по политэкономии!
Вот это облом.
Оказывается, наш препод политэкономии Павел Никанорыч по прозвищу Косяк назначил вне всякого расписания дополнительную пару по своему предмету. А значит, никакой тебе снежной пыли через пару часов, а вместо этого — четыре часа ожидания ночью на вокзале утренней электрички и появление дома только на следующий день… Ааааааааааааааааааааааа!!!
Я с ненавистью посмотрел на Павла Никаноровича, который, ничего не подозревая, между тем уже добродушно начал нам бухтеть про кризис мирового империализма:
- Скоро, ребятки, этим буржуям придет полный косяк! Потому что они не ценят, как должно, человеческого труда, плодов человеческого мозгА, и вообще не дают людЯм нормально жить…
Он почему-то всегда слова "мОзга" и "лЮдям" произносил с ударением на втором слоге. Обычно казалось, что это прикольно, но сегодня раздражало до невозможности.
- Вы, ребятки, должны стать достойными членами нашего будущего коммунистического общества…
Что делать? Как слинять?
В перерыве вышел в коридор, смотрю, возле учительской Толян тусуется. Завуча Ивана Иваныча опять подкарауливает. Он его каждый день начиная с 1 сентября на каждой перемене здесь подкарауливает. Иван Иваныч — он такого низенького роста, метр сорок, сам квадратный, физиономия у него тоже квадратная, ходит как-то боком и смотрит на всех как-то искоса. Ну, Толян и прозвал его Соловьем-разбойником. Но весь писк-то не в том, чтобы прозвать, а в том, чтобы Иван Иваныч понял, что он теперь — Соловей-разбойник.
И вот Толян, чтобы это до Ивана Иваныча дошло, стал на каждой перемене ловить его возле учительской…
А! Вот и Иван Иваныч выходит! Толян тут же с отсутствующим видом прислонился к стенке и запел:
- Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…
Иван Иваныч непонимающе посмотрел на него и боком двинул в сторону столовой.
Возле столовой его уже ждал Толян:
- Там, на тонких розовых ветвях,
В зарослях черемухи душистой
Соловей российский — славный птах…
Когда Иван Иваныч выходил из столовой, Толян наяривал:
- Соловей, соловей, пташечка…
А возле учительской в ушах возвращающегося Ивана Иваныча в исполнении Толяна уже звенело:
- Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Иван Иваныч скрылся в учительской, а я сочувственно спросил у расстроенного, чуть не плачущего Толяна:
- Не понимает?
- Нет, полгода уже надо мной измывается…
Я грустно посмотрел в окно вслед уходящему к автовокзалу трамваю.
- Двери закрываются, следующая остановка…
Вдруг меня как молнией ударило. Я понял, как мне вырваться с урока политэкономии! И тут же поделился своей идеей с Толяном.
И вот не успел после перерыва наш Косяк и двух минут протрындеть про загнивание мирового капитализма, как я уже захрапел на весь класс.
Павел Никанорович удивленно остановился возле меня, потом сказал сидящему рядом Толяну:
- Ну-ка… Разбуди его…
Толян немедленно толкнул меня в бок. Я вытаращил глаза, как спросонья:
- А? Что? Какая остановка?
- Эскадронная! — как и было условлено, подыграл мне Толян.
- Ааааа! Мне же выходить! Товарищ, вы выходите? — спросил я у ошеломленного Косяка.
И Косяк мне машинально ответил:
- Нет.
- Тогда не стойте в проходе!
И, протиснувшись мимо офонаревшего Косяка, я пулей вылетел из аудитории.
Через полчаса я уже сидел в автобусе, который, вздымая снежную пыль, вез меня домой!
А "трамвайная история" имела дальнейшее продолжение. Толян сошел на следующей остановке. Еще через остановку сошли все остальные. В аудитории остался только узбек Махматмурад, который по-русски знал только одну фразу: "Нэ-э-э… В другая сторона…", а потому на политэкономии обычно мирно спал с открытыми глазами на последней парте.
Косяк подошел к нему и спросил:
- До Шарташа еще долго ехать?
Махматмурад вопроса не понял, но на всякий случай ответил:
- Нэ-э-э… В другая сторона…
- Да что это такое, опять не в тот трамвай сел…
И Косяк на ближайшей остановке тоже вышел из аудитории.
А Махматмурад снова уснул.
И поскольку разбудить его было больше некому, трамвай увез его в парк…