Письма о фронтовиках. Юрий Абрамов

- Эй, Бобров, подожди! Выбирай любую своим хлопцам…

Лейтенант Бобров посмотрел на груду ящиков, перетянутых шпагатом. Посылки из тыла. Он поднял первую попавшуюся, но капитан, подозвавший его, улыбнулся: «Не торопись. Потряси над ухом… Вот так. Не булькает? Тогда возьми другую… Боевым разведчикам надо удружить…»

В землянке, вскрыв ящик, Бобров увидел сверху на пакете вчетверо сложенный клочок бумаги, исписанный неровным детским почерком. Подсел поближе к коптилке, сооруженной из снарядной гильзы. Бойцы сгрудились тесным кругом.

– Здравствуй, дяденька красноармеец, – читал лейтенант. – Пишет тебе Саша. Уж больно нам охота чем-нибудь помочь нашей Красной Армии. Вот и решили мы все вместе: мамка, я, Настя и Колька послать посылку на фронт. В нашей деревне все посылают, и мы хотим не отставать от других. Посылаем вам кисет с табаком, варежки, носки и бутылку анисовой…

– Молодец, Саша! – вставил кто-то. На него шикнули.

– Мамка всё её берегла папке. Ждала, когда он победит фашистов и придёт домой. Нет у нас больше папки…

Лейтенант замолчал. Нахмурились брови бойцов, тихо стало в землянке.

– Убили его проклятые враги… А я учусь во втором классе. Мамка наша, Татьяна Петровна, в колхозе дояркой. Трудно ей. Смотрит на папкину фотокарточку и плачет.

– Эх… – крякнул кто-то горько и зло, полез в карман за газетой, стал курить цигарку. Даже при колеблющемся огоньке коптилки видно было, как недобро сверкали глаза разведчиков, и один из бойцов тихо предложил: – Погодь, лейтенант, давай закурим.

Когда дружно задымили махоркой, вновь раздался тот же голос:

– Читай дальше.

– Мужиков в селе совсем нет, одни старики. Я ездил в лес за дровами для школы на Бурёнке. Упрямая страшенно, хуже нашего Кольки. А еще недавно вернулся с войны по ранению Фёдор Михайлович, сосед наш. Сказывают, будто за председателя колхоза будет. У него и орден есть. Бабы все на него поглядывают...

Лейтенант качнул головой, заметил от себя:

– Гляди, взрослеют они там не по времени, а? – и продолжил: – А мамка говорит, правильный он мужик, дело колхозное знает…

– Мы больше сидим дома, на улицу, на всех одна одежка, так ходим по очереди. Ничего, всё вытерпим! Перетерпим, перетрём, так у нас говорят. Да вам поди и читать-то некогда шибко. Буду кончать. Бейте фашистов, дяденька красноармеец, со всей силы. Не жалейте на них патронов. С низким поклоном к вам, Скворцовы.

Долго сидели молча, курили и, видно, думали каждый о своём, а потом Бобров спросил рядом сидящего: «Кем вы были до войны, Журавлёв?» – «Каменщиком на стройке»… – «А сейчас вот – разведчик. Не представляли, что такую профессию освоите?» – «Честно говоря, никогда».

Журавлёв слегка посветлел в лице и охотно заговорил:

– Только теперь наша самая ответственная работа. Ответственная, потому как за неё ответ нам держать перед такими вот Сашами…

Бобров подумал, что вот и сам он, учитель по образованию, гуманист по воспитанию и всему образу довоенной жизни, теперь неузнаваем. А потом подумал: почему об этом вспомнилось именно сейчас?

Письмо! Оно как кристаллик, через который отразилась суровая правда всего тыла, всей земли русской, вставшей против черной силы фашизма. Оно сильно своей непосредственностью и тем, что каждого заставляет еще раз почувствовать вновь свою ответственность за судьбу Родины.

И, поднявшись с нар, не говоря ни о чем, лейтенант Бобров пошел в землянку политрука роты. А наутро, перед наступлением, письмо Саши Скворцова зачитали перед всей частью. Письмо пошло в бой. И этот бой, трудный и упорный, был выдержан.